больше, видимо, никогда не услышим, зато она прочитала все эти чудесные слова, которые они говорили про милорда и про мистера Роджера, так и ответьте же мне, где они родились и выросли? Я вам отвечу: в восьми милях от Холлингфорда; на их месте могла оказаться Молли или я; все это — дело случая. И не рассказывайте мне после этого про прелести лондонского многоученого общества, про всех этих выдающихся людей, познакомиться с которыми такая честь, уж я-то знаю, что в основном всех там интересуют магазины да театры. Только что проку в разговорах? Мы все норовим показать себя с лучшей стороны, и, уж если кому из нас взбредет в голову похвастаться своими мозгами, мы и начинаем рассуждать как мужчины, а о всяких глупостях, которые лелеем на сердце, — молчок. Вот только ответьте мне, откуда взялось это изысканное общество, и эти записные мудрецы, и выдающиеся путешественники? Из маленьких сельских приходов вроде нашего! Лондон забирает их у нас, кичится ими, а потом еще и призывает тех, кого обокрал: «Приезжай посмотри, какой я красавец!» Тоже мне красавец! Нет уж, я о Лондоне доброго слова не скажу, и слава богу, что Синтия оттуда вернулась. Кстати, на вашем месте, миссис Гибсон, я бы положила конец этой ее лондонской переписке: от таких писем одни лишние искушения.

— Кто знает, может быть, она и вовсе переберется в Лондон, мисс Браунинг, — колко отозвалась миссис Гибсон.

— Да что мы всё о Лондоне толкуем! Я желаю ей найти доброго сельского мужа, у которого хватало бы средств на жизнь и было бы что отложить на черный день, да при этом еще и порядочного. Вот именно, Молли, — проговорила она, обращаясь к разом перепугавшейся Молли, — я желаю Синтии порядочного мужа, но у нее, заметь себе, есть мать, которая о ней позаботится. У тебя матери нет, а когда твоя матушка была жива, мы с ней были близкими подругами, а следовательно, я никогда не позволю тебе связаться с человеком нечестным и непорядочным, уж ты мне поверь!

Эти последние слова произвели в мирной гостиной эффект разорвавшейся бомбы — с таким чувством они были произнесены. Мисс Браунинг в глубине души всего лишь хотела предупредить Молли о том, сколь нежелательно ее сближение с мистером Престоном, но, поскольку никакого такого сближения не существовало и в помине, Молли и помыслить не могла, что это строгое внушение может быть адресовано ей. Миссис Гибсон, которая в любом слове и поступке замечала прежде всего то, что касалось лично ее (это она и называла «чувствительностью»), прервала молчание, последовавшее за тирадой мисс Браунинг, и разразилась следующей жалостливой речью:

— Право же, мисс Браунинг, вы глубоко заблуждаетесь, думаю, что даже самая лучшая мать не заботилась бы о Молли больше, чем я. Я не думаю… я и вообразить себе не могу, что ей необходимо еще и постороннее вмешательство, и я никак не возьму в толк, почему вы говорите так, будто сами во всем правы, а я кругом виновата. Это, право же, задевает мои чувства; пусть Молли сама вам скажет, что нет ничего такого, что я делала бы для Синтии и не делала для нее. Что же до заботы о ней — Господи твоя воля, да если бы ее завтра пригласили в Лондон, я поехала бы с ней тоже и всячески бы ее опекала; кстати, для Синтии, когда она уезжала во французскую школу, я ничего такого не делала; да и спальня Молли обставлена точно так же, как у Синтии, и я по первому слову даю ей поносить свою красную шаль — а захочет носить чаще, я возражать не стану. Я и помыслить себе не могу, что вы имеете в виду, мисс Браунинг.

— У меня не было намерения вас обидеть, мой намек адресован Молли. Она понимает, о чем речь.

— Решительно не понимаю, — осмелилась возразить Молли. — Я не имею ни малейшего представления, что вы хотели сказать помимо того, что сказали впрямую, — что не желали бы видеть меня женой недостойного человека и что, как мамина подруга, не допустите подобного брака, употребив на это все доступные вам средства. Однако я и не помышляю о браке; я вообще ни за кого не собираюсь выходить замуж, однако, если соберусь, а он окажется недостойным человеком и вы сообщите мне об этом, я буду вам крайне признательна.

— Я не просто сообщу тебе об этом, Молли. Я приду в церковь и остановлю брачную церемонию, если понадобится, — отозвалась мисс Браунинг, почти поверив в чистую, безупречную правду, только что высказанную Молли, — та хотя и залилась густым румянцем, однако не сводила с лица мисс Браунинг прямого, честного взгляда.

— Разумеется! — сказала Молли.

— Ну что ж, больше я ничего не стану говорить. Возможно, я и ошибаюсь. Оставим этот разговор. Однако ты запомни мои слова, Молли, уж в этом-то нет ничего дурного. Простите, если невольно обидела вас, миссис Гибсон. Я считаю, что как мачеха вы по мере сил выполняете свой долг. Разрешите откланяться. Всего вам самого лучшего, и да благословит вас Бог.

Если у мисс Браунинг были какие-то иллюзии, что после ее ухода в гостиной воцарится мир и покой, то им не суждено было оправдаться. Миссис Гибсон немедленно выпалила:

— «По мере сил выполняю свой долг», надо же! Я буду тебе крайне признательна, Молли, если ты потрудишься вести себя таким образом, чтобы в будущем не навлекать на меня подобных обвинений; я не намерена выслушивать оскорбления от мисс Браунинг!

— Я сама не понимаю, что навело ее на такие мысли, мама, — проговорила Молли.

— Уж я-то точно не понимаю, да мне и все равно. Я понимаю другое: со мной еще никогда не говорили так, будто я плохо выполняю свой долг; «по мере сил», надо же! Всем известно, что я всегда отличалась повышенным чувством долга, и незачем говорить мне такие вещи в лицо, да еще и так грубо. Понятие о долге у меня настолько глубоко, что, на мой взгляд, упоминать о нем пристало только в церкви и в других подобных местах. И чтобы досужая посетительница заводила такие разговоры — пусть даже она когда-то и была подругой твоей матери! Можно подумать, я забочусь о тебе менее, чем о Синтии. Да вон только вчера я зашла к Синтии в комнату, обнаружила, что она читает какое-то письмо — она его спрятала, как только увидела меня, — а я даже не спросила, от кого оно, а будь на ее